В текстах сохранены индивидуальные особенности орфографии и пунктуации источников.
Все предрекали ему провал. Почему-то считалось, что москвич и бывший солист Большого театра не может занять место ректора петербургской академии русского балета им. А. Я. Вагановой. C образом капризной звезды плохо соотносились такие будничные понятия, как педагогический план или капитальный ремонт исторического здания. Между тем за три года своего руководства Николай Цискаридзе доказал, что, кроме всего прочего, он отличный администратор, талантливый педагог, а для своих юных учеников просто отец родной. В этом «Cноб» легко убедился, побывав в легендарных балетных классах на улице Росси.
– Ненавижу зубных техников, парикмахеров и фотографов, – говорит Николай Цискаридзе. Дело происходит на лестнице Вагановской академии. Звезду русского балета попросили посидеть на подоконнике какое-то время спокойно, «как будто нас тут нет», – но ему уже явно надоело изображать неподвижную задумчивость.
Я догадываюсь, что и стоматологов с парикмахерами Николай Максимович, скорее всего, недолюбливает за то, что они требуют оцепенения и покорности. Все это не в его характере.
Осенью 2013 года Николай Цискаридзе прибыл в стены Академии русского балета имени А. Я. Вагановой, чтобы занять здесь должность ректора – с шумом и толками. Явился, как нежданный претендент на престол в каком-нибудь романтическом сюжете, так подходящем для балета. И действительно ввел свой стиль управления. Предыдущие ректоры не имели театрального образования. Николай Цискаридзе взял в свои руки и «светскую», и «духовную» власть – хозяйственное руководство и художественное – и с азартом принялся за перестройку АРБ.
Сегодня, два с лишним года спустя, мы встречаемся на Зодчего Росси – посмотреть, что из всего этого вышло. Николай с учениками только-только вернулся из Японии, с гастролей. Он-то был там множество раз, но в качестве ректора, вывозящего свою школу, съездил впервые. Показали японцам традиционного ученического «Щелкунчика», одиннадцать спектаклей подряд. На вопрос, не хотелось ли самому выйти на сцену, Цискаридзе смеется: «Какой я Щелкунчик. Я уже дедушка».
– Одиннадцать спектаклей – это ведь довольно много для таких школьных гастролей?
– Да, такое у детей впервые. И «Щелкунчик» целиком – это само по себе серьезно. Но сейчас наступил момент, когда я уже полностью ручаюсь за уровень учеников. И все прошло очень хорошо.
– Есть какая-то следующая веха, вершина, которую вы хотели бы взять? Еще куда-то поехать со школой...
– Это не вершина. Это будни, – отвечает ректор.
Мы, к его облегчению, наконец заканчиваем с фото и выходим с лестницы в коридор академии. На стенах повсюду портреты выпускников за весь последний век. Если поискать, можно найти и Ваганову, и Павлову («Нюра» – с нежностью говорит Цискаридзе, как про знакомую), и действительно ставших его наставницами Семенову с Улановой... А вот Спесивцеву и Рудика Нуреева украли. «Диспарю!» – восклицает ректор, имея в виду, очевидно, порядки при прошлой власти.
Он вообще все время вполне открыто подчеркивает, что при нем началась новая жизнь: «Все, что вы видите в школе, – это все я». Про каждый угол ему есть что сказать: в старой котельной надо устроить бассейн, хотя с этим сложно – памятник архитектуры, необходимо заключение от Росэкспертизы. Вот тут были квартиры педагогов и работников Мариинского, которые расселили только недавно. А вот Ломоносовская лестница – она еще не доделана, «а раньше здесь вообще все было, как в блокаду...» Когда-то по лестнице поднимался император. Теперь ее снова используют для торжественных случаев и для дней приема поступающих.
– Это уже я придумал. Тут сразу такое количество детей, мамаш... Не люблю, когда учебный процесс чем-то прерывается. А школа настолько огромная, что в других частях это не мешает работе.
Это чистая правда: академия – действительно гигантская сеть коридоров, растянувшаяся вдоль всей улицы Росси. Если б не наш Вергилий, с непривычки заблудиться легче некуда. Всюду одинаково ухоженные классы. Куда ни придешь, откуда-то издалека доносятся звуки рояля. И везде постелены ковровые дорожки с узором.
– Ковров у нас на шесть миллионов лежит, – рассказывает Цискаридзе. – Я подбирал цвета и узоры сам. Мне приносят на утверждение, гляжу – написано: «Ковры “Ника”». Я спрашиваю: «А почему вы так назвали?» Мне говорят: «Мы хотели назвать в честь вас “Николай”, ведь это ваш дизайн. Но стало неудобно, и назвали “Ника”». Я говорю: «А вы знаете, что попали в точку? Меня ведь так называют. У русских “Николай” сокращается до “Коля”, у грузин – “Ника”».
В одном из залов – огромный портрет Марины Семеновой работы Альфреда Эберлинга, по завещанию художника попавший в академию. На картине балерина в пачке разговаривает по телефону.
– Ее называли «Семенова говорит со Сталиным». Потом – «с Молотовым», «с Хрущевым», потом просто «говорит по телефону»... Марина Тимофеевна этот портрет ненавидела, мечтала, чтоб был пожар и он сгорел.
– Вы мемуары не собираетесь писать?
– Ой, нет. Как говорила Раневская: это будет книга жалоб. Без предложений. Рассказать всю правду... она слишком некрасива. Та же Семенова мне сказала: «Колька, я знаю, ты мальчик умный, когда-нибудь книжку будешь писать. Романтизируй меня!»
Настоящий храм, православный, тут тоже есть. Небольшой, но весь увешанный антикварными иконами.
– Вообще-то исторически храм находился на пятом этаже, у мальчиков, а мы восстановили его здесь, на третьем. Но сделали все точно. И ученики сюда ходят. Конечно, те, кто хочет, – никто не неволит. У нас очень много иудеев и мусульман, есть неверующие дети.
Другой мемориальной областью оказывается, конечно, музей на первом этаже. Здесь, по словам Цискаридзе, раньше были разруха и сплошное воровство, а после того как он сюда пришел, богатства стали приумножаться: то и дело дарят экспонаты для музея.
– Вот платье Кшесинской – это подарил священник, отец Варавва, он дружил с ее сыном. Костюмы есть, а бриллиантов нам, к сожалению, не передали. А вот костюм Нижинского для «Видения розы» – видите, оборвали почти все лепестки за сто лет. И «Синий Бог» по эскизу Бакста. Никто, кроме Нижинского и меня, в этой роли не выходил. Я отдал его сюда. Сейчас делаем для него короб, потому что тоже все норовят что-нибудь оторвать.
Началась перемена. Навстречу попадаются дисциплинированные балетные дети. Все здороваются, девочки делают книксен.
Здесь им быть до позднего вечера: обычные предметы, классика, исторический и характерный танец, потом репетиции... Проход в интернат с утра, после того как дети зашли, закрывается – «чтоб не сбежали», усмехается Николай.
– Знаю поименно почти всех, кроме, может быть, самых младших, – говорит Цискаридзе. Он бросается в толпу, общается со всеми сразу, шутит со встречными педагогами по-французски, заводит разговоры с учениками.
– Привет, Маша. Ты ела? Я проверю! А у тебя как дела с ногой? – это уже к другой девочке.
– Ходила к врачу, сказали – небольшой разрыв и воспаление. Делаю лазер, физиотерапию...
– А ударно-волновую не делали? – живо интересуется Николай.
«Что ты такая грустная?» – спрашивает еще у кого-то. «Болею». «А я – нет. Не сдаюсь!» – гордо заявляет Цискаридзе. И, помолчав, как бы сам себе: «Да я вообще всегда был бомба!»
В кабинете какие-то разыгравшиеся дети орут благим матом, пока нет педагога. Цискаридзе подходит, заглядывает в дверь:
– Ты с ума сошла – на парту влезать? Девочки! Какие же вы девочки, вы бандиты!
– Вообще вам сильно пришлось дисциплину ужесточать? – интересуюсь я, когда учащиеся уже умиротворены.
– Я ничего не ужесточал. Просто знаю, что такое для меня «нормально». Есть вещи, которые мне категорически не нравились. Почему дети на уроках одевались во что попало? Я стараюсь всему уделять внимание. Даже в интернат хожу – проверяю, как они убирают кровати... Они чувствуют, что я не просто злой дядя, который сам ничего не знает. Я много раз им показывал, что знаю любое произведение, которое они читали. Им это нравится.
– А когда вы только пришли? Передалась ученикам вся эта конфликтная атмосфера?
– Передалась, потому что их старались настроить против меня. И они очень переживали. Для них вся ситуация была довольно тяжелой.
– А вы что сделали, чтобы с этим справиться?
– Ничего специально не делал. Они там в Большом не давали десяти копеек за то, что я тут два часа продержусь… А я просто пришел – и стал работать, не обращая внимания ни на что. И вдруг в какой-то момент все привыкли и тоже стали дело делать. Всё, пошла жизнь своим чередом.
Прохожусь по классам один, чтобы посмотреть, каким именно чередом. Говорили, что новый ректор много внимания уделяет историческому и характерному танцам. Где-то развеваются красные юбки; танцуют под «Болеро» Равеля. Рядом – урок исторического танца, разучивают прекрасную и печальную павану XVI века.
Чтобы внушить зрителю самый расслабленный элегический настрой, необходимы жесткость, собранность, энергичность. Остальным, как здесь выражаются, «говорят спасибо».
– Я слышал, что лучших учеников у поручня ставят в центр. Почему так? – спрашиваю у Марии Александровны Грибановой, заведующей кафедрой методики классического и дуэтно-классического танца. У станка под ее началом колышутся сиреневые нимфы, совершенно из Эдгара Дега.
– Потому что если вы смотрите на всех – то скорее будете глядеть в центр, редко голову поворачиваете. Поэтому там лучшие – как в витрине. То же самое будет и на сцене.
– А друг другу завидуют?
– Конечно. Разное бывает. Многое зависит от родителей. Когда мамы интеллигентные, дружат – и девочки дружат. Бывает, что приходит мамочка и говорит: «Моя лучше всех, и никто мне не докажет, что это не так. Почему у той выше оценка?» Начинается свара… Я сама все время на созвоне с родителями. «Почему ты, Катя, не ешь мяса? У тебя нет сил! Пусть мама позвонит!» И буфетчица мне: «Да-да, она только воду пьет и яблоки ест! Хорошо, что вы ее заставили».
В другом зале у мальчиков ведет классику педагог Ольга Васильева. На полу уселись первоклашки, смотрят, как старшие работают у станка.
«Локти наверх! Талии прогните! Ноги натянули! Натянули! Еще сильнее! Еще – пальцы! И-и-раз!» Отцепляет им руки от поручня, тянет вверх. Как будто учит летать.
Ради меня устраивают передышку и представляют мне худенького мальчика. Это Слава. Говорят, что подает надежды, и даже Николай Максимович вроде бы утверждает, что это будет звезда.
– И какие ощущения от Японии? Успел что-нибудь увидеть?
– Мы все время заняты были. Николай Максимович только сводил некоторых учеников в японский храм. Достаточно интересно было.
– А как он вообще с вами общается, строго?
– Да. Вопросы очень умные задает. Проверяет, знаем ли мы каких-нибудь литературных героев, персонажей балета.
– Вот говорят, что ты у него на хорошем счету. Что ты чувствуешь по этому поводу?
– Ответственность. И чуть-чуть страшно.
– У тебя есть кумиры?
– Михаил Барышников и Николай Цискаридзе.
– С тех пор как Николай Максимович стал ректором, мы все время слышим о том, что есть риск потерять своеобразие петербургской школы. Это действительно так? – спрашиваю у Ольги Яковлевны.
– Мне кажется, сейчас такое время, что школы сливаются. Если в XX веке четко было видно: вот Москва, вот Ленинград – то сегодня остались нюансы, а по большому счету все глобализируется. Наши девочки из Вагановской становятся солистками в Большом театре – естественно, они приносят туда свое. У нас тут, наоборот, Николай Максимович немножко внедряет Москву... Все идет вперед, все должно меняться. Но мы, сколько возможно, держимся и стараемся отстаивать то, что присуще нашей, питерской школе.
– Когда вы кого-то хвалите, ругаете – как дети реагируют?
– В этом классе есть здоровое соперничество. Когда кого-то похвалю – другие сразу подтягиваются: «И я сейчас не хуже сделаю!» Не вижу зависти у них. Мы на классике не только батман тандю делаем, но и много говорим о жизни, чести, достоинстве. Стараюсь вырастить их порядочными людьми… В прошлом году у них тоже были проблемы – помните, ребята? Орали, я им двойки ставила... А сейчас они сами учат первоклашек. Да, Гоша?
– Мы сегодня даже зашли к первоклашкам – у них было безобразие, мягко говоря, – рассказывает серьезный Гоша. – Бесились, бегали. Мы их, можно сказать, заставили разогреваться. Я пытался словами им сказать – они не поняли. Пришел Далер и говорит: «Давай, давай!» Он с Сашей работал, я – с Владом. Влад не понимал, как колено тянуть. Я ему объяснил: «Тяни так, чтоб я не смог его согнуть».
Мы прощаемся. Ребята делают почти синхронный поклон под музыку.
- У них менталитет совсем другой, – говорит мне Цискаридзе, когда я спрашиваю его о нынешних учениках. – Но я стараюсь до них достучаться. Иногда смешно бывает: «Дай, – говорю, – свой телефон. Я тебе эсэмэску пошлю». Потому что они гораздо лучше воспринимают замечания так. Они другие, понимаете? Не знают советских мультиков, не знают элементарных сказок, которое знало мое поколение, – а понимают гораздо лучше про Гарри Поттера и хоббитов. И на это всегда приходится делать скидку.
Этим детям наверняка знакомы и поезда, и каменные стены, которые надо прошибать лбом, и та пропасть, которая их отделяет от прежней детской жизни. «И задраны мосты», что называется. Впереди их ждут феи, колдуны и ведьмы – и на сцене, и в жизни. Кто-то превратится и сам в злого гения кулис. Кто-то, возможно, будет создавать волшебство.
Я вспоминаю, как несколько минут назад мальчики, раскрасневшись, взмокнув, послушно тянули ноги, руки в одну, потом в другую сторону. На лицах – не то страдание, не то усердие. Но если у обычных учеников это просто отчаянные усилия дрессируемого человеческого тела, то те, кого уже сейчас называют лучшими, достигают механической четкости в движениях. Их конечности качаются, как маятник. Классицизм, породивший современный балет, вложил в него это требование технического волшебства. Стоит ли этот триумф таких усилий, таких жертв? Кому он в конечном счете нужнее – им самим или нам, смертным, с той стороны оркестровой ямы взирающим на идеал сверхчеловечности?
В рекреации прямо на полу сидят ученицы из старших классов, все в теплых гетрах, в унтах – греют ноги. Поминутно садятся на шпагат, растягиваются. Это уже не дети – в них видно будущих артисток балета. Во взгляде – бесконечная усталость и вместе с тем целеустремленность.
– Вы из какого класса?
– Из шестого. Даша и Олеся.
– Вам два года до выпуска осталось. Скажите, а за это время мотивация меняется? Вы как-то лучше понимаете теперь, чем в самом начале, зачем вам это надо?
– Да, зачем нам это надо? – с иронией спрашивает подруг Даша. – Так, пришли потанцевать...
– Если б знали заранее, как тяжело будет, все равно поступили бы сюда?
Пауза. Сомнение на лице. Потом: «Да. Это уже что-то психическое, мне кажется...»
Время обеда. Иду в столовую. На обед – вкусный гуляш с гречей, крошечные порции салата. Компот. Хлеба не видно совсем. Сладкого, кажется, тоже нет, только какие-то засахаренные или консервированные фрукты. Все вместе недорого – чуть больше ста рублей. Рядом обедают и ученики (не переставая растягиваться, чуть ли не за едой), и педагоги. В какой-то момент появляется и ректор, тоже подсаживается пообедать за соседний столик.
– А какая ваша самая любимая партия? – не отстаю я.
– На диване.
– Это что-то персидское, кажется...
– Я всю жизнь мечтал, чтобы был такой балет, где я только лежу на подушках. А потом выхожу и кланяюсь.
– В роли короля, может, какого-нибудь...
– Я этих королей за свою жизнь знаете, сколько станцевал? Всех. Всё, что только можно.
– И надо было в кого-то серьезно вживаться – ну, по Станиславскому?
– Если ты Золотой Божок – нет, конечно. А если Вишенка – то да. (Смеется.
– Ну хорошо, а в роль начальника как вам было вживаться?
– А я с первой же секунды никого тут не играл, не изображал. Мне было абсолютно безразлично, кто что думает.
– В учебную программу вводили что-нибудь новое, меняли?
– Нет, ничего не вводил. Старался сохранять то, что было. Я готов к диалогу, но понимаю, что сейчас последнее слово за мной. Хочу, чтобы учили по старинке.
– Как вас учили?
– Да. Чтобы вот это советское образование, которое впитало в себя все самое лучшее из императорской России, – чтобы оно непременно сохранилось.
– Я поговорил с педагогами об отношениях между детьми… Бывает дедовщина?
– Конечно, бывает. Она всегда была, если почитать любую книгу про нашу школу. Другой вопрос, как к этому отнестись. Есть уважение к старшему. Есть ранжир – кто куда встанет, кто куда сядет. Это в балете обязательно. А вот когда это переходит меры допустимого, я такое не принимаю.
– Вообще детей надо как-то ограждать от этого театрального жестокого мира ревности, интриг, насилия... от этих джунглей?
– Лучше к ним быть готовым. Потому что – хочешь ты или нет – все равно в них придешь. И если будешь слаб, тебя просто съедят.
– При Николае Максимовиче что-то существенно поменялось в академии? – спрашиваю я Марину Александровну Васильеву, декана исполнительского факультета, которая работает здесь более тридцати лет.
– Нагрузка очень повысилась. Дети теперь все время заняты сценической практикой. Мне даже иногда кажется, что они не успевают учиться по-настоящему. В Консерватории, в «Октябрьском», в Эрмитажном театре, «Щелкунчика» вот повезли в Японию... С одной стороны, они растанцовываются, привыкают к сцене. С другой – теряют что-то в учебе. Мне кажется, что все-таки нужен баланс, чтобы концертная деятельность не забила учебную программу.
– Эта постоянная практика – личное желание Цискаридзе?
– Он такой подвижный, не сидит на одном месте. Это его харизма – он должен все время быть на виду сам и школу пропагандирует такими методами. Но иногда дети просто не выдерживают. Происходит естественный отбор.
– У ваших учеников есть детство?
– Нет. Когда поступают в школу – детство уже кончается. Заняты они без конца. С девяти утра до ночи. Надо быть фанатичным ребенком, тогда что-то получается.
Снова встречаюсь с Николаем Цискаридзе, на этот раз – в его кабинете.
– Я догадываюсь, что вас постоянно спрашивают о конфликте петербургской и московской балетной школы...
– Даже слышать про это не могу! Как же ответить, чтоб уже все отстали с этим навсегда. Я все-таки восемнадцать лет выступал в качестве премьера в Мариинском. У меня даже есть пропуск: «артист Мариинского театра». Если бы мы жили на Западе, я бы во всех своих документах писал: «главный приглашенный солист Мариинского театра». В Петербурге важно подчеркивать свою исключительность. Как правило, о своей исключительности начинают говорить те люди, у которых в Москве ничего не получилось.
– Получается, что Петербург – то же самое, что Москва, только хуже?
– Петербург – добрейшей души город! (Смеется.) Это очень чувствуется, особенно остро – утром на вокзале.
– Кстати, по поводу Мариинского. Помните, говорили, что театр будет претендовать на здание академии?
– Это было придумано людьми, которые всех запугивали, чтобы не потерять свое тепленькое место. И все – неправда. Сейчас у нас с театром шикарные отношения. Я очень благодарен Гергиеву и всем его сотрудникам за такое внимание. Мы не имеем отказа ни в чем. Как и Мариинский, которому, если надо, я всегда иду навстречу. Я и детям пытаюсь объяснить: это Мариинский – счастье и честь выходить на эту сцену. Вы здесь не работаете, а удовольствие получаете. Потому что выйти сюда мечтают миллионы. А вы – счастливые, которые сюда вышли.
– Вы ведь не завершили свою сценическую деятельность?
– Я иногда выхожу в ролях, где не надо много стараться. В Михайловском в «Тщетной предосторожности» у меня танец в сабо, гротеск (помрачнел). Я уже все. Как артист я сошел со сцены. И не собираюсь возвращаться.
– Вам это больно осознавать?
– Я остановил это сам. Сознательно. И начал искать, куда уйду. Понял, что хочу оказаться здесь.
В полшестого вечера репетиция в большом зале. Когда подходишь, прежде всего доносятся топот и командирские окрики. Впечатление такое, что поблизости идут учения на плацу. На самом деле репетируют две сцены из «Руслана и Людмилы». А топочут волшебные девы Наины, которые должны убежать за кулисы. У дев не очень получается: то головы неправильно склонены, то порядок убегания нарушен.
– Встали на линии! Вста-ли! Я просил улыбаться! – кричит ректор. Девы собираются в боевой порядок, выстраиваются в каре.
– Ну что, Маша, сообразим еще раз?
Рояль играет, волшебные девы снова несутся, как кобылицы, с грохотом. Цискаридзе что-то кричит, как ямщик, – чуть ли не «Но, залетные!..» Нет, опять все неправильно.
– Не надо так подпрыгивать! Не надо мне тут изображать старушку в проводах! Да вместе, пупсики, вместе! Молодцы, умницы! Снимаем майку (кажется, это про движение руками над головой). Пошла, пошла! Поняла? Дура! Стоим!
Потом без сил падает на стул.
– Сделайте ну хоть что-то, ну, девочки, действительно – хочется прямо выстрелить в этот момент. Дайте мне парабеллум. Он может спасти отца русской демократии…
Так продолжается довольно долго. Мне неловко маячить у трудовых людей перед глазами зевакой праздным, и я понимаю, что визит пора заканчивать.
Даже на лестнице до меня доносится:
– Ну, девоньки! Помните, как у Пушкина про Истомину? Неужели не помните? Блистательна! Полувоздушна! Смычку волшебному послушна... А какому же смычку, если сама похожа на оглоблю!
Материал подготовил Федор Дубшан.
Фото: Петр Титаренко.
Источник: «Сноб», март 2016 г.
Николая Цискаридзе в образе Демона можно вновь увидеть на сцене. Правда, запечатлённым на фотографиях. Выставку работ Михаила Логвинова открыли сегодня в залах библиотеки имени Лермонтова.
В экспозиции три десятка изображений балета Бориса Эйфмана «Падший ангел». Лермонтовский образ изгнанника Рая, вспоминает Николай Цискаридзе, он подсмотрел со знаменитой картины Врубеля. Целый год даже пришлось отращивать волосы. В работе с Эйфманом классическому исполнителю - тогда премьеру Большого театра - пришлось полностью менять характер танца.
Глядя на некоторые фотографии на выставке сегодня, маэстро признался: таких поз ему теперь и не повторить. Но самое сильное впечатление на него произвела именно эта фотография.
Николай Цискаридзе, ректор Академии Русского балета им. А.Я.Вагановой: «Всегда, когда хорошо получается, он мне присылает фотографию. А тут я открываю... лицо достаточно такое... Как Борис Яковлевич сказал, я привык всю жизнь принцем, а тут оно, выражающее боль, страсть... Конечно, мне было страшно!»
Страшные строки из лермонтовского произведения сегодня тоже звучали. На импровизированной сцене выступили и народный артист Николай Мартон, и юные воспитанники Академии Русского балета. Самого автора фотографий сегодня не было из-за проблем со здоровьем. Все, кто работал с ним, отмечают: Михаилу Логвинову удавалось быть незаметным и в то же время запечатлеть самые сокровенные моменты.
Борис Эйфман, хореограф, балетмейстер: «Вот всё-таки видео не удалось запечатлеть, потому что это отдалённость, какая-то формальность. Он как будто под стеклом, а вот фотография, наоборот, увеличила те эмоции, те страсти, которые были, как раз фотография ближе к оригиналу, чем видеозапись! Поэтому браво Михаилу Логвинову!»
Экспозиция пополнилась работами другого мастера - Нины Аловерт, есть фото и из личных архивов артистов. А знаменитый костюм Падшего ангела Николай Цискаридзе пообещал по окончании выставки подарить Академии балета Бориса Эйфмана.
В Президентской библиотеке состоялся видеолекторий на тему «Русская балетная школа: традиции и современность», приуроченный к 135-летию со дня рождения величайшей балерины XX века Анны Павловой и 80-летию со дня рождения народного артиста СССР Мариса-Рудольфа Лиепы. Перед студентами выступил артист балета и балетный педагог, народный артист России, ректор Академии русского балета имени А. Я. Вагановой Николай Цискаридзе. Мероприятие транслировалось в режиме онлайн на портале Президентской библиотеки в разделе «Прямые трансляции».
Николай Максимович начал свои размышления о балете с того, что российской школе, основанной на классическом танце, нет равной в мире. Ей без малого триста лет, привнесли балет на нашу почву французы, затем обогащали его вместе с итальянцами – и всё равно вершиной остаётся русская балетная классика, полётная и несравненная. А вот в том, что называется модерн, по словам Цискаридзе, мы, безусловно, отстали: не то чтобы катастрофически, просто несколько десятилетий были отрезаны от мировых трендов в этой области, не видели постановок Бежара, Ноймайера, Гадеса. Сейчас навёрстываем, да так, что во всём мире пристально следят за этой русской «новой волной». В Академии танца Бориса Эйфмана методика преподавания строится совершенно по-новому, «без пуантов» или не ориентируясь на них. И всё равно, по мнению лектора, достичь высот в искусстве танца можно только через «мачеху учения», в основании которой лежит отточенное ремесло русской классики, танец «на пальчиках».
Образную речь лектора дополнил профессиональный порыв: «Могу встать сейчас и скрутить 32 фуэте – это выучка, выдрессированность, на которой можно строить всё что угодно».
Балет – искусство, понятное без перевода. И тем не менее подавляющему большинству российских зрителей всегда была интересна хореографическая и педагогическая «кухня» одного их древнейших, а ныне ставшего элитарным искусств. Как известно, две российские столицы всегда спорили за право быть законодателями мод в этой области. Поэтому на лекции одного из корифеев танца, возглавившего после «московской» основополагающую «петербургскую» балетную школу, неизбежно возник вопрос из зала, какой школе он привержен? «Знаете, – ответил лектор, – как-то на показе в Москве я на максимуме исполнил один трудный элемент, за что заслужил реплику одного из мастеров балета: «Вот это, коллеги, истинная петербургская школа». Я тогда вынужден был поправить уважаемого мэтра: «Это не «петербургская» и не «московская школа» – это просто твёрдо выученный и отшлифованный у балетного станка элемент танца».
Постепенно лекция Николая Цискаридзе трансформировалась в своеобразный мастер-класс, который в режиме видео-конференц-связи он преподал своим коллегам и учащимся балетных школ, собравшимся у плазменных экранов филиала Президентской библиотеки в Тюменской области, библиотек Новосибирска, Пушкино, Кирова, Читы, а также российских центров науки и культуры в Баку, Бресте, Ереване, Киеве, Кишинёве, Улан-Баторе и др. Желающих задать вопрос мэтру было много, были также и просьбы. Некоторые из них Цискаридзе решал, не откладывая в долгий ящик. Скажем, коллеги из Кишинёва уполномочили Николая Максимовича похлопотать перед Президентом России и учредить Год балета; екатеринбургские педагоги поблагодарили ректора Вагановки за то, что тот поспособствовал открытию в Свердловской губернии, в глубинке, балетного училища; преподаватели Вятского колледжа культуры поинтересовались у Цискаридзе, нет ли у него в год 200-летия Мариуса Петипа желания возродить один из его спектаклей…
Очень много вопросов было задано по методикам отбора талантливых детей для балетных школ и училищ. В ответ на это Николай Максимович озвучил ответ одного из своих педагогов: «Когда ребёнок кладет руку на станок, сразу можно понять – пришёл солист или артист кордебалета».
Представляется, лекция в Президентской библиотеке сполна ответила на вопросы, что представляет собой не только артист Цискаридзе, но и ревнитель и организатор петербургской школы танца, какие включения в неё считает допустимыми и сохранит ли русский балет лидирующие позиции в мире.
Алена Зевякина
Источник: новостной портал Planet-today.ru, 17 февраля 2016 г.
Что такое балет - музей или развивающееся искусство? Руководитель Академии Русского балета имени А.Я. Вагановой Николай Цискаридзе дал интервью в Санкт-Петербурге во время проведения Международного культурного форума.
На протяжении всего показа Цискаридзе был самым эмоциональным судьей. Искренне переживал за каждого участника и старался его поддержать.
— Николай, когда смотришь конкурс, поражает уровень мастерства участников, хотя они еще совсем дети.
— А ничего удивительного, ведь это дети, которые учатся в серьезнейших учебных заведениях. Их с детства готовят к сложнейшей профессии. Мы с ними общаемся исключительно, как с профессионалами. Что они творили на сцене! Особенно порадовали дети из Центральной музыкальной школы при Московской государственной консерватории имени Петра Чайковского.
— Ну, по-моему, тут само имя школы обязывает… В том-то и дело!
— Ведь ни для кого не секрет, что эта школа одна из главных и лучших в мире. Ну, и, конечно же, то, что дети из академии русского балета будут лучшими у меня тоже не вызывало сомнений. Нелегко вам пришлось! Вы даже не представляете себе как! И дело не в том, что приходилось выбирать лучших из лучших. Сложно было сравнивать цирк с музыкой, музыку — с балетом, балет — с вокалом.
— Несколько лет назад в интервью Владимиру Познеру выразили сомнение в том, что Россия сохранит лидерство в области театрального искусства. Что-то изменилось с тех пор?
— А я и сейчас продолжаю высказывать подобные опасения. Понимаете, российское образование — уникальное. Ему нет аналогов в мире. Ни одна страна не тратила такое количество денег на бесплатное образование уникально одаренных детей. Подчеркиваю, бесплатное! Поэтому нашу систему образования обязательно нужно сохранить. Модернизировать ее не нужно. Ни в коем случае не трогать систему образования. Сохранение традиций русской школы зависит от тех, кто руководит. Я видел очень много людей, которые находились на руководящих должностях, но при этом не понимали специфики профессии.
— Вы сегодня тоже стали руководителем…
— И мне за свою работу не стыдно. Результатами, которые есть сегодня, я горжусь. Не так давно в Эрмитажном театре состоялся премьерный показ «Феи кукол». Исполнители — воспитанники нашей академии. Были затрачены неимоверные усилия на подготовку этого спектакля. Притом, что мы показывали не полную версию спектакля, а лишь сюиту продолжительностью в 50 минут. Полную версию зрители увидят в июне на сцене Мариинского театра.
— Ваше назначение на пост ректора Академии балета наделало очень много шума. Мол, пришел Цискаридзе, сменил уважаемых людей.
— Меня долго уговаривали занять эту должность... Знаете, когда Владимир Васильев уходил из Большого театра, собралась его команда и била себя в грудь, уверяя, дескать, и мы уйдем вместе с ним. И что? Поверьте, все по сей день работают!
— Подобные лицемеры вас не раздражают?
— Нет. Это жизнь. Так было всегда. Помню, когда был маленьким вместе с няней выучил стихотворение Расула Гамзатова «Правду высказать недолго. А соврешь, придется долго, долго-долго, очень долго, без конца придется врать. Лучше времени не трать!» Очень правильные строки.
— И что, вы никогда не врете?
— Стараюсь. Другое дело, что правда-то не всем нравится. Бывает, что лучше и промолчать.
— Получается?
— Иногда. Но если говорю, то говорю конкретно. После вашего «конкретно» иногда разгораются скандалы.
— Как вы на это отвечаете?
— Никак. Просто иду дальше. Когда поступил в хореографическое училище, мне пришлось учиться бороться за место под солнцем. Научили меня этому две великих женщины: балерины Марина Семенова и Галина Уланова, которые знали, что если они не будут меня «оберегать», то этот наивный ребенок будет растерт в порошок. Как видите, у них все получилось. Сегодня я возглавляю Академию русского балета имени Вагановой.
— Вы окончили Московскую государственную юридическую академию. Почему решили стать юристом?
— Мне кажется, что желания наших родителей рано или поздно все-таки реализуются. Моя мама была против того, чтобы я связывал свою жизнь с искусством. Все члены нашей семьи учились в Московском государственном университете. Мужчины становились юристами, я думаю, это и определило мой выбор.
— Легко экзамены сдали?
— Нужно было сдать два письменных экзамена. Сдавали сразу несколько потоков. В том потоке, в котором сдавал я, были в основном девочки, и я по глупости пропустил всех женщин вперед. Когда зашел в аудиторию, все задние ряды были уже заняты и мне пришлось занять место прямо перед преподавателем. Славу богу, я сдавал все честно, без шпаргалок.
— В работе честность помогает?
— Когда как. Во власти вообще все очень сложно…
— А вы стремились к ней?
— Во власти есть очень страшный момент — уязвимость. А падать всегда больно.
КСТАТИ
«Синяя птица» — Всероссийский конкурс юных талантов. Главная задача конкурса — открыть новые имена юных артистов. Впервые в истории российского телевидения в исполнении детей в одном конкурсе представлены все главные виды современного исполнительского искусства: сольное пение, игра на музыкальных инструментах, хореография и цирковое искусство.
Текст: Ольга Соколова
Источник: «Вечерняя Москва», 13 декабря 2015 г.
Лидерство русского классического балета по-прежнему непререкаемо во всем мире – вне зависимости от политических и экономических обстоятельств
В рамках Международного культурного форума, который откроется в Санкт-Петербурге 14 декабря, ректор Академии русского балета имени А. Я. Вагановой Николай Цискаридзе проведет круглый стол, посвященный выдающемуся балетмейстеру Мариусу Петипа. Двести лет со дня рождения одной из ключевых фигур в становлении русской и мировой балетной школы будет отмечаться в 2018 году, и Юнеско объявил его годом Петипа. Журнал «Эксперт» побеседовал с Николаем Цискаридзе о том, почему это имя остается таким важным для всех, кто связан с искусством балета.
— Какое место творчество Мариуса Петипа занимает в современном мире классического балета?
— Это человек, который заложил основы русского классического балета, поэтому его творчество повлияло и на весь мировой балет. К сожалению, в свое время не создали фонда Мариуса Петипа, аналогичного Фонду Джорджа Баланчина, занимающемуся сбережением его хореографического наследия и охраной прав на поставленные им спектакли. Периодически в мире появляются шарлатаны, которые якобы «расшифровывают» записи Мариуса Петипа, ставят по ним спектакли и зарабатывают на этом имени деньги. Часто приезжаешь на какой-нибудь конкурс, где на сцену выходит конкурсант с номером, поставленным по хореографии Мариуса Петипа, и понимаешь, что он не имеет к ней никакого отношения, либо мы имеем дело с хореографией, в которой переделаны целые куски. Это как если бы мы увидели картину Рембрандта «Даная», на которой главная героиня изображена с современной прической. Кроме того, несмотря на то что Санкт-Петербург – город, в котором Мариус Петипа жил, работал, творил на протяжении всей жизни, здесь нет ни улицы, ни площади, названных его именем, хотя он это, безусловно, заслужил. Причем большинство своих балетов он поставил именно здесь, в здании Академии русского балета на улице Зодчего Росси, – тут была его репетиционная база, тут настоящий дом Петипа. Это дает нам основание заявить о своем праве на то, чтобы стать одним из центров празднования юбилейной даты великого балетмейстера.
— Уже третий год вы занимаете должность ректора Академии русского балета. Что удалось сделать за это время? В какой степени оправдались ваши ожидания?
— Оценивать себя не в моих правилах. Пусть об этом говорят другие. Могу только сказать, что недавно читал интервью Валерия Абисаловича Гергиева (художественный руководитель и генеральный директор Мариинского театра. – «Эксперт»), в котором он очень хорошо отозвался о моей работе. Что касается моих ожиданий, это одно, а реальность совсем другое: она оказалось намного жестче. Я даже не мог себе представить объем проблем, которые мне придется решать; я предполагал, конечно, что они есть, но не в таком масштабе. В первую очередь – хозяйственных, потому что все восемь лет, которые прошли после ухода блистательнейшего ректора Надирова (Леонид Надиров – ректор Академии русского балета с 1987 по 2004 год. – «Эксперт»), их никак не решали. Если бы не Валентина Матвиенко (губернатор Санкт-Петербурга с 2003 по 2011 год. – «Эксперт»), которая выделила деньги на ремонт Академии (капитальный ремонт здания Академии русского балета был завершен в 2013 году. – «Эксперт»), то не было бы и этого. Но вместе с тем осталось очень много вопросов, связанных с оформлением документов, – ими мне сейчас приходится заниматься. К сожалению, все происходит очень медленно и занимает много времени. Что касается творчества, могу сказать, что здесь оправданием для нас всегда являются выступления наших учащихся на главных сценах страны. Прошлый выпуск в Академии был очень хороший. И благодаря содействию Ольги Юрьевны Голодец (заместитель председателя правительства РФ. – «Эксперт») и Владимира Ростиславовича Мединского (министр культуры РФ. – «Эксперт») у нас появилась возможность 170 человек привезти в Москву на гастроли. Николай Юрьевич Гришко (президент компании «Гришко», которая входит в число мировых лидеров по производству одежды и обуви для всех видов танца. – «Эксперт») выделил деньги на то, чтобы с нами приехал оркестр Михайловского театра. Мы показали спектакль на сцене Кремлевского Дворца съездов. В шеститысячном зале был аншлаг. Двадцатиминутная овация по окончании представления говорит о том, что наши двухлетние усилия не прошли бесследно.
— Будучи в прежнем статусе, вы неоднократно высказывали опасения по поводу судьбы русского балета. А что вы можете сказать в настоящий момент, когда приняли часть ответственности за него на себя?
— Я и сейчас продолжаю высказывать опасения. Другое дело, что теперь у меня появились новые возможности. Я не стесняюсь обращаться к чиновникам, у которых есть полномочия повлиять на ситуацию. Я видел очень много людей, которые находились на руководящих должностях, но при этом не понимали специфики профессии. И продолжаю это наблюдать. Только теперь я точно знаю, что все зависит от руководителя: от его усилий, от его усердия. Многие люди находятся не на своем месте. От этого страдает дело. Если театральными коллективами продолжат руководить не уникальные личности, как это было раньше, когда они сами были большими танцовщиками или балетмейстерами, а середняк или непрофессиональные люди, никогда не будет результата.
— Но ведь еще совсем недавно на сцене блистали вы…
— Я появился в эпоху Григоровича (Юрий Григорович – художественный руководитель балета и главный балетмейстер Большого театра с 1964 по 1995 год. – «Эксперт»). – Сейчас мы по-прежнему можем наслаждаться выступлениями Дианы Вишневой, Ульяны Лопаткиной, Светланы Захаровой…
Текст: Вячеслав Суриков
Источник: «Эксперт» №50 7-13 декабря 2015 г.
14 декабря в Санкт-Петербурге откроется четвертый Международный культурный форум, в котором примут участие деятели искусств, политики и предприниматели из разных стран. Среди них будет и российский танцовщик, ректор Академии русского балета имени Вагановой Николай Цискаридзе. «Лента.ру» побеседовала с артистом о предстоящей работе на форуме, а также о его учениках и культурном образовании в России.
Фото: предоставлено IV Санкт-Петербургским международным культурным форумом
«Лента.ру»: Недавно в России отмечали 90-летие Майи Плисецкой. В ком-то из нынешних учеников вы видите возможность такой судьбы?
Николай Цискаридзе: Такие явления слишком уникальны. Майя Михайловна — великая танцовщица, перевернувшая вектор мирового балета. Наверное, с ней по значимости в мире может сравниться только Сильви Гиллем (французская балерина — «прим. «Ленты.ру»»).
Сейчас очень много внимания уделяется технической стороне балетной постановки. Гений Плисецкой заключался в индивидуальности и смелости. Она не боялась экспериментировать. Я не могу сказать, что она обладала классической красотой, но Майя Михайловна была шикарной и достойнейшей женщиной. Очень многие стараются идти по ее пути: так же, как она, участвовать в показах, фотосессиях для глянцевых журналов и прочее. Ничего, кроме смеха, это не вызывает. Плисецкая все уже сделала и сделала лучше. Чего я действительно не вижу, так это породы. Смотреть на ее подражателей и смешно, и обидно, потому что они никак не могут понять, что солнцу подражать нельзя — к нему можно только тянуться.
Плисецкая и в собственной семье существовала обособленно, хотя ее родные — тоже наиталантливейшие личности: художники, артисты, танцоры. Родился гений, и ничего не сделаешь.
Чему вы учите?
Профессии прежде всего. Мы пытаемся обучить мастерству, выпустить из стен учебного заведения абсолютно подготовленных для службы в театре артистов. Но индивидуальность искусственно привить нельзя — это природа.
Фото: Сергей Вдовин / Интерпресс / ТАСС
Вы были в жюри конкурса юных талантов «Синяя птица» на телеканале «Россия 1». Какие впечатления?
С одной стороны, приятно видеть столько одаренных детей и профессиональнейших педагогов, много делающих для развития российской культуры. С другой стороны, это сложно, так как столь различные жанры искусства сопоставлять нельзя. Но у телевидения свои законы, не имеющие отношения к законам театра, и приходится им подчиняться. На мой взгляд, проект удался, и главное доказательство тому — высокие рейтинги, то есть интерес зрителей. Прекрасно, что крупный федеральный канал повернулся в сторону серьезного искусства, а главное — творческого образования, в котором Россия лидировала на протяжении многих веков. Российскому образованию, созданной и закрепленной за последние сто лет системе, нет равных нигде в мире — ни в балете, ни в музыке, ни в пении. К сожалению, во многих регионах после развала СССР все провисло. Тем не менее интерес сегодняшнего телевидения к искусству меня очень радует — не только как руководителя одного из крупных учебных заведений страны, но и просто как зрителя.
Как насчет собственных детских проектов?
У нас много всего проходит, но главная задача — обучение. К сожалению, обучение должно быть консервативным, требующим режима и дисциплины. Это главное. Мы постоянно участвуем в конкурсах, фестивалях, других мероприятиях. С одной стороны, это хорошо, а с другой — отвлекает от учебы.
Как смотрите на будущее балета? Оптимистично?
Тут все зависит от тех, кто руководит главными творческими коллективами страны. Мы просто учим. Когда дети уходят в театры, их история начинается заново. Опять же, стоит напомнить о советской системе. Во главе должен быть творческий человек с серьезным музыкальным, хореографическим или театральным образованием. Ни в коем случае нельзя ограничиваться исключительно менеджерами и искусствоведами. Последние двадцать лет показали всю трагичность ситуации.
Есть сейчас хорошие руководители?
Практически нет. Можно назвать только Валерия Гергиева. Великий музыкант возглавляет великий театр. Так и должно быть. Потому у Мариинки такие успехи. Гергиев сочетает в себе качества и менеджера, и худрука. Уникальная личность.
Что будете делать на IV Санкт-Петербургском международном культурном форуме?
Одна из главных идей академии — подготовиться к празднованию 200-летия со дня рождения великого балетмейстера Мариуса Петипа (в 2018 году — прим. «Ленты.ру»). Наша школа была его домом — он не только служил здесь как педагог и балетмейстер, но и вообще проводил тут большую часть времени и ставил практически все спектакли. Поэтому академия должна быть центром юбилейных торжеств. Мы скрупулезно храним все, что связано с именем Петипа и его творчеством.
Один из дней на форуме — 15 декабря — будет посвящен ему. Мы, в частности, рассмотрим проблемы, возникшие из-за того, что в свое время советское правительство не создало фонд Петипа. А фонды других балетмейстеров, к примеру, получают большие деньги за предоставление права поставить тот или иной спектакль. Все это привело к тому, что наследие Петипа сейчас сильно разбазарено. Нас это очень беспокоит, мы поднимем много вопросов на круглом столе. Также мы дадим небольшой концерт, основываясь на творчестве мэтра.
На какие конкретные результаты вы рассчитываете? Договоренности, может быть?
Общественность обеспокоена тем, что в Петербурге нет ни памятника Петипа, ни улицы, названной в честь него. Активисты хотели бы выдвинуть такое предложение, потому что это действительно значимая фигура. Во многих французских городах, к примеру, есть памятники Сергею Дягилеву, хотя он не француз, а представитель русской культуры. А у нас ничего нет, и очень жаль, ведь были люди, которые действительно сыграли в истории большую роль. Та же Майя Плисецкая. Это ведь крайне сложно — в таком архаичном искусстве сделать что-то, важное сразу для многих поколений. Поэтому я надеюсь, что мы справимся со своими задачами.
Беседовла Айгуль Хабибуллина.
Источник: сайт Lenta.Ru, 2 декабря 2015 г.
Источник: Радио "Серебряный дождь", 2 декабря 2015 г.
Ректор Академии рассказал о жизни и работе в Санкт-Петербурге, о Международном Культурном форуме, который пройдёт в декабре, о своём отношении к глянцу, серьезному искусству и современным тенденциям в балете.
Источник: телкомпания НТВ, 30 нояюря 2015 г.